Перекрестки истории

Автор: Роман Евстифеев | 23 Сентября 2014

Очень давно, больше четверти века назад, я был в Терезине, чешском городке, в котором с 19 века существовала тюрьма, а потом - лагерь для военнопленных, а в годы Второй мировой -  фашистский концлагерь. Этим, собственно, и знаменит городок Терезин.

Так вот, я там был, но по молодости своей незамутненной ничего не знал про Терезин. Не знал, что именно там, в лагере умер Гаврило Принцип, тот самый, убивший 100 лет назад эрц-герцога Фердинанда, что послужило поводом к началу Первой мировой бойни. Не знал, что в концлагере Терезин, во время Второй Мировой бойни с 1942 по 1944 находился Виктор Франкл, известный австрийский психолог и психиатр, автор многих книг, среди которых, например, "Человек в поисках смысла", в которой Франкл осмыслил, в том числе, и личный опыт пребывания в концлагере. Ничего этого я тогда не знал и ходил по городу, как пустой бамбук.

Был хороший, теплый день в самом начале европейской осени. Старый чешский городок для меня выглядел как декорация, тем более, что в основе городка - старая крепость, стены, маленькие домики вокруг, чистые мощеные улицы и все очень непохожее на нормальный российский вид. И я нисколько не удивился, когда увидел, что в городе в тот день снимали кино. Действительно, где же еще снимать кино, как не в таких декорациях?

Фильм был про войну и массовка, одетая в форму нацистских офицеров, шумно прошла мимо меня на обеденный перерыв в кафе, неподалеку от железнодорожной станции, где, собственно и шли съемки. Я тоже зашел в это кафе,  осторожно посматривая в сторону веселящихся людей во вражеской серо-черной форме, хорошо знакомой мне по советским фильмам.

Это было довольно странно. С одной стороны, я понимал, что это кино, игра, но с другой стороны, я ощущал, что нахожусь в чужой стране, тут все не так, тут чужие люди, которые к нам, советским, относятся явно настороженно, а тут еще эти переодетые нацистами артисты, или переодетые артистами нацисты... Кто их разберет.

Фашисты пили кофе, громко разговаривали, смеялись. Я мог до них дотронуться, я ощущал их физически. Чтобы развеять эти не слишком приятные ощущения, я вышел из кафе и пошел искать съемочную площадку, и нашел ее, прямо на перроне станции, но поскольку был перерыв, там было пусто. У перрона стояли вагоны, готовые, видимо,  отправить очередную порцию заключенных в лагерь. Чуть поодаль на каких-то ящиках отдыхали люди в арестантской форме. С желтыми звездами.

Чтобы до конца все уточнить я стал искать кого-нибудь, кто бы мог мне объяснить, что тут происходит. Прямо на перроне я увидел пожилого, седого, задумчивого человека, который сидел в одиночестве в каком-то кресле. Я подошел и попробовал заговорить. На мое обращение он довольно дружелюбно стал отвечать на русском языке, но с большим восточно-европейским акцентом. Как я понял из его слов, тут снимают фильм о каком-то человеке, педагоге, погибшем в концлагере Треблинка вместе с детьми. То есть тут, в Терезине, как раз и снимают концлагерь Треблинка. Педагога звали Януш Корчак. Седой человек довольно живо и интересно мне тогда про него рассказал, про его судьбу и про сам фильм. Я поблагодарил за ответ и не стал больше надоедать расспросами. Так я узнал про Корчака. Мне казалось, что более в Терезине делать нечего и я уехал.

Позднее, гораздо позднее, я узнал про Гаврило Принципа, про Виктора Франкла, и еще много чего.Кроме того, я узнал, что через два года после моего посещения Терезина, в 1990 году, на экраны Европы вышел фильм Анджея Вайды "Януш Корчак".

Были ли это те самые съемки, или что-то иное, и кто был этот седой человек на перроне в кресле, рассказавший мне про Корчака, сегодня, видимо, точно я уже не узнаю.

Смерть Ильи Муромца

Автор: Роман Евстифеев | 10 Мая 2014

Вернулся Илья Муромец в свое родное село Карачарово, что под Муромом. Пошел свой дом искать. Раз прошелся по улице, два прошелся, -  никто его не узнает, никто не радуется. Да и сам он никого не узнает, где что находится и где дом его родной - не помнит.

В третий раз прошел Илья по селу, опять ничего не узнал, остановился у пруда небольшого, подошел к воде, глянул в черное зеркало - увидел старика с белой бородой и бровями белыми, щеками впалыми, глазами слезящимися.

Вздохнул тяжело богатырь и побрел обратно по селу. Где-то между домами, в бурьяне, увидел самую маленькую, самую старенькую покосившуюся избушку, в землю вросшую, мхом покрытую, с окнами-дверями заколоченными. Узнал дом свой Илья, подошел, упал на колени в бурьян-траву, прощения просил, что так и не увиделся с матушкой и батюшкой, что времени не нашел с ними встретиться да проститься, что родительский дом забыл-позабросил.

Оторвал Илья досочки от дверей-окон, распахнул их, чтоб воздух живой в дом пустить, и сам в дом зашел. Залез на холодну печь, лег, и – как и не было тех 70-ти лет, как и не было ничего, ни подвигов его, ни врагов несчетных порубленных, ни князей, ни другой какой нечисти на Руси. Дверь отворилась - батюшка с поля вернулся, немного хлебушка принес, да игрушку деревянную для сыночка. Матушка около печки хлопотала, обед готовила, да напевала что-то негромко. Нагрелась печка, тепло на ней стало, сонно…

Лежал Илья и не думал ни о чем, ничего не вспоминал, ничего не ждал и ни о чем не жалел.

Калики перехожие, проходя мимо старого дома с растворенными окнами и дверями, остановились, долго стояли, смотрели, потом поклонились дому до земли, рукой травы коснулись, а самый старый из них, сгорбленный слепец, сказал: «Умер герой, умер наш Илья, ушел богатырь земли русской, ушел так же, как и пришел».

Поклонились еще раз калики. И дальше пошли.